В статье для энциклопедического
словаря Гранат Ленин писал о признаваемой даже противниками Маркса замечательной
последовательности и цельности его взглядов, "дающих в совокупности современный
материализм и современный научный социализм, как теорию и программу рабочего
движения всех цивилизованных стран мира" [1]. Каждая область знания общественного
должна была так или иначе испытать на себе решающее влияние революционно-критической
мысли Маркса. Это относится и к эстетике.
Правда, Маркс и Энгельс
не оставили сочинения, в котором были бы систематически разобраны все эстетические
категории. Быть может, это и послужило источником для весьма распространенного
мнения, будто в произведениях основателей марксизма не содержится сколько-нибудь
продуманной и последовательной системы взглядов на искусство и литературу. Тот
факт, что Маркс и Энгельс имели много случаев высказать свое отношение к Шекспиру
или Бальзаку, сам по себе известен. Но эти суждения принято относить скорее
к личности каждого из основателей марксизма, чем к их учению. Никто не сомневается
в существовании экономической теории Маркса или его теории права и государства.
Но достаточно бегло ознакомиться с нашей специальной литературой об искусстве,
чтобы убедиться в том, сколь незначительную роль играет в ней вопрос об эстетических
взглядах Маркса. В совокупности этих взглядов принято видеть личные вкусы, а
не теорию.
Вот характерный пример.
В знаменитом отрывке, впервые напечатанном в 1903 году в качестве введения к
работе Маркса "Zur Kritik der politischen Oekonomie", речь идет о
том, что художественное развитие человечества не пропорционально развитию производительных
сил общества. Как бы ни был прогрессивен капиталистический способ производства,
искусство этой эпохи не соответствует ее общественному потенциалу. В. М. Фриче
в своей "Социологии искусства" писал нечто прямо противоположное.
Он устанавливает "закон о примате в области искусства той страны, которой
принадлежит примат в области хозяйства" [2]. Если, по учению Маркса, все
проявления духовной деятельности общества определяются развитием его материального
основания ("хозяйства"), то уровень художественного творчества должен
быть всегда пропорционален уровню хозяйственного развития. Следовательно, Маркс
противоречит самому себе, предпочитая Гомера и Данте поэзии "современных
народов" или прозу Дидро морализующей безвкусице Жюля Жанена.
Тот, кто обнаружил у Маркса
подобное противоречие, должен считать его взгляды на искусство подозрительно
старомодными. Он будет их игнорировать, молчаливо допуская, что любовь к Эсхилу
и высокая оценка Шекспира относятся к той главе биографии великого революционера,
в которой должны быть рассказаны подробности его частной жизни.
Отсюда естественное стремление
восполнить недостающее звено в общей теории марксизма путем "построения
марксистской эстетики" или "социологии искусства". Но откуда
взять необходимый материал? Очевидно, следует дополнить Маркса путем заимствования
у того или другого представителя буржуазной науки об искусстве. Чаще всего обращались
к социологическим учениям второй половины XIX века. В сближении марксизма с
позитивистской социологией повинен уже Плеханов (несмотря на все его оговорки
по отношению к Тэну). Но так называемая социология эпохи относительно мирного
и постепенного развития капитализма переросла в различные направления модной
"философии культуры". И вот являются попытки перенести кое-что из
этой философии в марксизм. Такова, например, довольно распространенная манера
рассматривать всю историю искусства как постоянную смену двух стилей - коллективного
(монументального) и индивидуалистического (жанрового). Согласно внутреннему
смыслу этой схемы, социализм является повторением египетской культуры Древнего
царства или новым средневековьем,- идея целиком буржуазная, которую можно к
тому же найти в буквальном выражении у прямых противников Октябрьской революции.
Но, говоря о нашей литературе,
нельзя ограничиться указанием на эти слабости, порожденные, кроме всего прочего,
крайним невежеством. Существует также реальный прогресс того понимания Маркса,
которое в сокровищнице его теории находит самое последовательное и цельное учение
о развитии культуры, то есть всех сторон материальной и духовной деятельности
человечества.
Так именно понимал Маркса
Ленин. Развивая революционную мысль основателей марксизма, Ленин подчеркивал
универсальный характер их мировоззрения. Напротив, литература оппортунистических
течений II Интернационала усматривала в марксизме только экономическую теорию
или социологическую доктрину, нуждающуюся в дополнении из Канта, Фихте, Авенариуса
или другого мыслителя с более или менее буржуазным горизонтом. В обосновании
необходимости этого дополнения всегда играл большую роль тот аргумент, что Маркс
не сказал ничего или сказал слишком мало о различных "культурных ценностях"
- этических, художественных, религиозных. Приближая учение Маркса и Энгельса
к обычному уровню позитивистских идей, лишая его убедительности и силы, международный
меньшевизм прокладывал дорогу современной реакции в области мировоззрения.
Но чем основательнее обнаруживает
свою негодность капиталистический способ производства, чем яснее становится,
что выросшие на его основе материальные, организационные и культурные силы общества
не мирятся больше с узкими рамками буржуазных общественных отношений, тем более
радикальным языком вынуждены говорить литературные представители имущих классов.
Либеральные буржуа XIX столетия выступали против Маркса, обвиняя его в привнесении
субъективных оценок в область научного мышления. Их идеалом было так называемое
объективное изложение фактов. Этот дух трезвенности и внешнего реализма в настоящее
время утрачен буржуазной литературой.
Волна теоретического празднословия,
культур-философской схематики, антропософических откровений заливает ее от края
до края. Одной из характерных особенностей современной эпохи является стремление
самой солидной, профессоральной науки искать убежище от назойливых фактов в
сфере пьяного умозрения. В классический период своего господства буржуазия выступала
против революционной фантазии, выдвигая против нее доводы от чечевичной похлебки.
Еще Фридрих Шиллер, великий предшественник позднейших либеральных эпигонов,
видел внутреннее противоречие революции в том, что она уничтожает "естественно
выросшее государство", подвергая угрозе существование "физического
человека" ради только возможного, хотя и нравственно необходимого общественного
идеала. На другой день после насильственного подавления революционного движения
масс на сцене всегда появлялся буржуа-либерал с его неизменной верой в постепенный
и прочный прогресс. Этот испытанный метод оправдания старого общества в настоящее
время отвергнут самой историей. Он теряет всякую тень убедительности по мере
того, как социализм становится колоссальным жизненным фактом. Новые времена
- новые песни. Современный защитник буржуазного общества вынужден прибегать
к более рискованным приемам оправдания действительности. Он объявляет себя крайним
врагом плутократии, "власти денег", господства "еврейского капитала".
Нет ничего более модного в современной буржуазной литературе, чем критика капитализма.
Выход, который имеется при этом в виду, - это пресловутая "революция справа",
то есть фашизм в различных его вариантах.
С этой точки зрения Маркс
оказывается уже не революционером, приносящим факты в жертву своим идеалам,
- каким представляли его буржуа прежней формации,- а, напротив, величайшим позитивистом
XIX столетия, последним и крайним завершителем "либеральной доктрины".
Маркс и Энгельс изображаются в качестве прямых апологетов капитализма, проповедующих
подчинение фактам экономической действительности. Они якобы не обладали стройным
культурно-философским мировоззрением. Это были люди
скучные, неспособные, подобно Ницше, подняться над кругозором экономических
интересов капиталистического хозяйства, чтобы перейти в высшую сферу красоты
и силы. Что касается Маркса, то "его отношение к религии, искусству, природе
совершенно непродуктивно, неоригинально, и притом в такой степени, в какой при
таком огромном уме это было возможно только в пустыне XIX столетия" [3].
Таков популярный и в настоящее время прием, с помощью которого можно одним взмахом
пера превратить основателя научного коммунизма в человека "буржуазной эры".
Весь этот новый поворот критики Маркса является вульгарным повторением политического
романтизма, свойственного, например, таким писателям середины XIX столетия,
как Бруно Бауэр или Карлейль. Для современной критики марксизма характерна и
романтическая противоположность между "техникой" и "человеком",
спор между счастьем и промышленностью, как говорил в свое время Адам Мюллер.
Всякому, кто знаком с пропагандистской
литературой фашизма, ясно, что во всем этом реакционном движении играет известную
роль своего рода эстетическая демагогия. Если в прежние времена буржуазные политики
отстаивали интересы господствующих классов во имя догматов полезности и права,
то в настоящее время, говоря словами Германа Геллера, родился новый тип политика,
"романтического эстета в области политики, который больше ценит эффектные,
чем эффективные действия правительства и находит наилучшее в элегантном шатании
между революцией и контрреволюцией, между диктатурой и анархией, между Сорелем
и Муссолини" [4].
На фоне общей перестройки
системы буржуазных партий бросается в глаза повышение политической роли выходцев
из деклассированной художественной богемы (более или менее высокого полета).
Так, например, в процессе возникновения итальянского фашизма играл большую роль
известный Габриеле Д'Аннунцио. В Германии Гитлер сам - неудавшийся художник,
а его доверенное лицо Розенберг - наполовину искусствовед, наполовину журналист,
посвящающий сотни страниц вопросам искусства, чтобы вывести из северной "художественной
воли" необходимость прихода к власти нацистов. Весь этот сброд, колеблющийся
между псевдохудожественными исканиями и дубиной, в обычное время поглощается
нормальным ходом капиталистического производства. В эпоху кризиса он всплывает
на поверхность, представляя вместе с офицерской богемой хороший человеческий
материал для формирования лейб-гвардии капитала.
Неотъемлемой частью всей
литературы нацизма является эстетическая критика цивилизации - карикатурное
подражание немецкой традиции конца XVIII и начала XIX столетия. Так, Гитлер
презрительно третирует современные города, сравнивая биржу с античным Парфеноном.
"Левый" Отто Штрассер противопоставляет капитализму средневековую
организацию общества, Дюрера и старых мастеров. Своеобразная перемена стиля
в современной буржуазной литературе (в том числе более солидной) есть факт.
И мы не можем отделаться от этой игры в мировоззрение ссылкой на то, что она
является прямым и сознательным обманом. Буржуазные j партии всегда прибегали
к демагогии, а для того чтобы обман имел успех, должны находиться люди, способные
обманываться. Важен специфический характер новых методов демагогии и обмана.
И здесь совершенно ясно, что эстетическая демагогия фашизма является косвенным
свидетельством той радикализации масс, которая сказывается, между прочим, и
в поисках цельного мировоззрения, способного в хаосе рушащихся устоев дать общую
оценку всех сторон материальной и духовной жизни. Ложный расцвет философско-эстетической
литературы на Западе есть, так сказать, буржуазный суррогат того выхода из современного
духовного кризиса, который диктуется всей историей общественной мысли и целиком
содержится в исторической логике революционного марксизма.
Отсюда понятно стремление
буржуазной литературы изобразить Маркса в качестве узкого позитивиста, не обладающего
сколько-нибудь глубокой философией культуры и не выходящего из умственных границ
буржуазного либерализма. Прием необычайно ловкий, превосходящий по своему издевательству
над истиной все, что до сих пор применялось реакционными классами для сохранения
своего господства над умами. Достаточно вспомнить, что подобные разоблачения
марксизма как буржуазного мировоззрения распространяются в больших тиражах современным
централизованным издательским капиталом. Видимо, этот род критики буржуазии
приносит ей большие проценты, ибо, как заметил уже Гоббс в XVII столетии, имущие
классы не склонны поддерживать идеи, опасные для их положения, и если бы истина
"сумма углов треугольника равна двум прямым" противоречила их интересам,
все руководства по геометрии были бы сожжены, а сочинители подвергнуты гонениям.
Отсюда понятны также и
те изменения, которые произошли за последнее время в оценке роли эстетики, или
философии искусства, по отношению к другим областям духовной культуры. Вся история
общественной мысли показывает, что идейное содержание и общественная ценность
эстетической теории всегда возрастали по мере того, как она выходила из узкого
круга специальных интересов и обнаруживала скрытые в ней элементы социальной
критики. Именно это обстоятельство привлекало к вопросам искусства внимание
передовых умов прошлого. Гельвеции и Дидро, Кант и Гегель, Белинский и Чернышевский
не гнушались вкладывать в изложение эстетических проблем самые близкие их сердцу
идеи.
В своей классической форме
- у мыслителей просветительной эпохи - обращение к эстетике было попыткой выхода
из противоречий развивающегося буржуазного общества,- правда, выхода чисто идеологического.
Уже само возникновение эстетики явилось известной формой протеста против калечащего
действия разделения труда и подавления индивидуальности властью вещей, против
узости и прозы буржуазных отношений. Лишь впоследствии, когда торжествующая
буржуазия усыновила интеллигенцию, эта замечательная самокритика буржуазного
общества, доступная в прошлом его лучшим современникам, уступила место профессионально
ограниченной учености. Во второй половине XIX века эстетика и теория искусства
влачат едва заметное существование в одной из захолустных областей университетского
orbis terrarum.
Но история перевернула
и эту страницу. В эпоху империализма, когда все противоречия материального и
культурного развития человечества вышли наружу, проблемы эстетического отношения
искусства к действительности снова приобретают ту радикальную постановку и связь
с глубочайшими вопросами современности, которые отняла у них эпоха относительно
спокойного и мирного процветания капитализма (период либерализма и позитивизма,
как принято выражаться в современной западной литературе).
И буржуазная мысль стихийно
учитывает эту перемену. Старая специальная наука об искусстве и выросшая на
этой почве эстетика формы уходят на задний план. Их место все чаще занимает
литература так называемого духовно-исторического метода (geistesge-schichtliche
Methode) и философско-эстетическая публицистика, не избегающая острых конфликтов
современности, но целиком проникнутая тенденцией извлечь из любого противоречия
жизни мораль реакции. Перед нами, таким образом, сложное, двойственное явление
в лагере врагов рабочего класса. Не подлежит никакому сомнению, что современный
подъем философии искусства на Западе имеет реакционный характер. Мы уже говорили
о том, что эстетическая критика цивилизации переживала свой лучший период в
XVIII столетии. Ее объективной основой была борьба за демократический путь развития
буржуазного общества, против самых грубых форм его, сросшихся с феодально-чиновничьим
порядком "старого режима". Напротив, эстетическая гастрономия какого-нибудь
Гитлера или Муссолини, так же как произведения их более образованных сподвижников,
свидетельствует лишь о попятном движении от демократии к реакции, характерном,
по словам Ленина, для политической надстройки эпохи империализма.
И все же мы не можем просто
отвернуться от этих новых явлений в современной борьбе идей. Одной из характерных
черт ленинского метода является требование никогда не измерять действительность
масштабом вчерашнего дня, а, напротив, всегда уверенно встречать новые изгибы
и повороты дела, рассматривая каждое явление с точки зрения "общего хода
и исхода" борьбы пролетариата. Глубокой ошибкой было бы поэтому думать,
что реакционность современного возрождения философии искусства и культуры в
целом - обстоятельство, оказывающее известное влияние даже на такие области,
как естествознание,- может заставить нас вздыхать о былой трезвенности буржуазной
науки. Пусть современные защитники ретроградных идей пытаются воскресить умозрительную
натурфилософию, пусть рассматривают они политическую экономию с помощью метода
"наук о духе", пусть призывают к созданию мифов [5] и нового "замкнутого
мировоззрения",- сквозь все эти черты упадка проглядывает положительное
историческое движение. Почва борьбы расширяется, и мы можем быть только рады
тому, что противники марксизма вынуждены отбросить ложное облачение "объективной"
науки и, покинув свои прикрытия из множества единичных фактов и всевозможных
specifica, принять открытый бой в области мировоззрения, взятого в целом.
Кто не понимает этой двойственности
современных идеологических процессов, тот вынужден в более или менее скрытой
форме оплакивать эру "здоровой" буржуазной науки. Тот вынужден вздыхать
о счастливой поре, когда в официальной литературе старого общества еще не был
отменен золотой стандарт и горы примечаний, колоссальное нагромождение сведений
обеспечивали каждое осторожное обобщение. Но вместе с тем он должен будет принять
и узкий эмпиризм либеральной науки второй половины XIX столетия, господство
механистического взгляда на природу, мелочную спецификацию дисциплин. В области
искусства он должен будет примириться с господством внешнего описания исторических
фактов и расцветом так называемой эстетики снизу, стремившейся установить физиологические
законы прекрасного при помощи анкеты (что красивее: куб или цилиндр?). Словом,
во всех отношениях он превратится в защитника умственных форм, соответствующих
нормальному, прочному, обеспеченному капиталистическому обществу.
Но формы эти в настоящее
время потерпели крушение. И с точки зрения ленинизма в этом нет ничего печального.
Цепляться за старые формы мысли из страха перед разгулом современного мифотворчества
- это все равно что отстаивать против фашистской реакции в качестве знамени
парламентский кретинизм. Когда говорят о современном разложении буржуазной культуры,
следует остерегаться опасности впасть в меньшевистский тон, то есть из критики
современного идейного распада сделать апологию буржуазного мировоззрения в его
прежних респектабельных формах. Нельзя забывать, что разочарование масс в идейном
убожестве либеральной культуры немало способствовало быстрому движению вперед
различных форм национал-фашизма.
В Италии и Германии фашизм
с самого начала выступил в качестве "партии цельного мировоззрения"
(хотя на деле это так называемое мировоззрение представляет собой дикую смесь
традиционных шовинистических элементов и полудекадентских гримас современной
идеалистической философии). Нельзя упускать из виду, что успех агитации фашистов
в известной мере связан с их умением "играть на всех струнах лиры",
как выразился однажды Муссолини. Колоссальная жажда освобождения от идейной
ограниченности, в которой долгое время прозябали народные массы, крушение старого
филистерства, мещанства в прямом и переносном смысле есть факт, и его нужно
учитывать. Иначе это сделают другие. В духе известного изречения Маркса можно
сказать, что жажда мировоззрения становится силой, когда она владеет массами.
Именно эта сила заставила
буржуазную литературу покинуть свои академические высоты и завязать интригу
с жизнью. Толстые бесцветные тома периода относительной стабилизации капитализма
снова, как в 1919-1923 годах, отступают перед тучей брошюр на самые животрепещущие
темы. Старые противоречия материальной общественной жизни и духовной культуры
опять являются на сцену, но в яркой кричащей форме. Их нельзя уже обойти ссылкой
на бесконечно продолжительный процесс приближения к недостижимой цели культуры,
как это делал старый либерализм, обращаясь к теням Канта и Шиллера. Их нельзя
уже просто игнорировать, их можно только фальшиво излагать, обращая острие фактов
против коммунизма. Именно эту задачу призвана решить та популярная отрасль философской
публицистики буржуазных классов, которая в последнее время известна под именем
философии культуры.
Но если понятие "философия
культуры" имеет какой-нибудь рациональный смысл, то в произведениях основателей
марксизма содержится самая богатая и глубокая философия этого рода. Правда,
Маркс и Энгельс никогда не проповедовали каких-нибудь моральных или эстетических
догм. В их учении не играет никакой роли понятие "судьбы", которой
якобы подлежит всякая культурная формация. В нем нет ничего от тех пустых глубин,
которые образуют содержание современной "философии жизни", "антропософии",
"социологии знания", нет и фальшивой широты кругозора, сводящейся
к беллетристическому нанизыванию различных исторических фактов на стержень одной
и той же абстрактной конструкции. Еще в начале своей литературной деятельности
(в "Немецкой идеологии") Маркс и Энгельс показали, чего стоят подобные
конструкции и как легко их строить после Гегеля. В произведениях классиков марксизма
действительная широта кругозора, основанная на постоянном изучении фактов истории
культуры, соединяется с глубоким проникновением в собственное реальное движение
этих фактов. Перед нами проходят различные исторические типы, связанные с определенными
ступенями развития классовой борьбы,- просветители и романтики, рыцари благородного
сознания и рыцари индустрии, движимая и недвижимая собственность в лицах, герои
первоначального накопления и моральные буржуа позднейшего времени, классический
и модернизованный капиталист, либерал и демократ. Повсюду вскрывается истинное
лицо типических представителей общественных классов, внутренние противоречия
их жизненных условий и образа мысли, их сравнительные преимущества и недостатки
с точки зрения конечной победы пролетариата и, наконец, специфический стиль
их воззрений на общество и природу.
В произведениях классиков
марксизма содержится, таким образом, своего рода материалистическая феноменология
общественного бытия и сознания,- эта философская и вместе с тем политическая
наука. Такая наука способна ответить на общий вопрос о судьбах культуры вчера,
сегодня и завтра, которому современная буржуазная мысль стремится придать характер
мировой загадки. Оставить в стороне историческое мировоззрение основателей марксизма
было бы ущербом для дела пролетариата. Тем более что только в связи с этим мировоззрением
может быть правильно понято действительное содержание их метода. Сказанного,
быть может, достаточно, чтобы оправдать небольшую попытку представить взгляды
Маркса на общий ход исторического процесса с той стороны, с которой они до сих
пор еще ни разу не излагались.
Работа, предлагаемая вниманию
читателя, возникла два года назад. Внешним поводом послужило предложение написать
статью "Маркс" для шестого тома "Литературной энциклопедии".
Как ни старался я сузить рамки рассматриваемого материала, мне все же пришлось
сократить написанное. Таким образом, стало уместно отдельное издание, без сокращений.
Сжатость языка, исключение почти всего, что относится к обстоятельствам времени,
крайняя беглость в обзоре материала достаточно объясняются первоначальной целью
работы. Я сознательно усвоил себе описательный тон и везде, по возможности,
приводил подлинные суждения и мысли Маркса. Зная, сколько доморощенных спекуляций
вокруг того или другого из выражений Маркса уже бесславно почило в некрополе
нашей литературы, читатель едва ли осудит мое намерение.
Недостатки этой работы
мне как нельзя более ясны. Большинство проблем в ней только намечено, большие
этапы в развитии марксизма освещены далеко не полно. Впрочем, в качестве введения,
способного облегчить читателю его путь к некоторым важным чертам мировоззрения
Маркса,- а на большее я здесь не претендую,- моя работа, может быть, окажется
полезной. На худой конец, я прошу рассматривать ее как собрание материалов.
Всякий, считающий себя в силах писать произведения методологического характера,
может воспользоваться ею для своей цели.
"Предисловия,- говорит Шефтсбери,- содержат большей частью извинения; но лучше было бы автору исправить свои ошибки, чем просить о прощении". Возможно, что в предлагаемой вниманию читателя небольшой работе также содержатся ошибки. Никто не может претендовать на папскую непогрешимость. Должен, однако, сознаться, что в настоящее время я их не вижу. В противном случае, разумеется, я никогда не позволил бы себе опубликовать мою рукопись.
1. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 26, с. 50-51.
2. Фриче В. М. Социология искусства. М., 1926, с. 60.
3.Fischer H. Karl Marx und sein Verhaltnis zu Staat und Wirtschaft. Jena, 1932,
S. 11.
4. Heller H. Genie und Funktionar in der Politik.- "Politische Wissenschaft",
Heft 10, Berlin-Grimewald, 1931, S. 66.
5.Так, в недавно вышедшей книге Герхарда фон Муциуса (Zur Mythologie der Gegenwart.
Gedanken uber Wesen und Zusammenhang der Kulturbestrebungen. Miinchen, 1933)
мы читаем: "Если история желает стать жизнью, она не может отказаться от
мифического подъема. Действительно современной она становится лишь благодаря
фантазии, то есть, в высшем смысле, только благодаря искусству" (S. 11).