Евгений Маликов
Крепостной театр «контемпорари арта»

"Литературная газета", выпуск №41 (6245), 07.10.2009



Сельский клуб на буржуйской Рублёвке открывается выставкой марксиста Дмитрия Гутова.

По причинам личного характера мне работа Гутова кажется более значительной, чем строительство картинных галерей. Поэтому я поставил его проект первым среди двух событий, для кого-то вполне равнозначных.

Просто я давно и с любовью слежу за творчеством Дмитрия. Просто он мне кажется тем художником, ради которого стоит создавать выставочный зал. Просто я всегда ожидаю от него чего-то необычного.

Интуиция не подвела: серия объёмных артефактов «Рисунки Рембрандта» Дмитрия Гутова превзошла самые оптимистичные ожидания.

Легкомысленный критик привык относить к традиционному искусству картины Шилова и Глазунова, тогда как «исторический бэкграунд» данных академистов не составляет и трёх веков. При этом Гутов отчего-то числится по разряду деятелей «контемпорари арта». На мой взгляд, здесь имеет место всего лишь «аберрация близости»: наиболее консервативными художниками сейчас являются антиподы – Дмитрий Гутов, творящий в рамках левого дискурса, и Алексей Беляев-Гинтовт, явно тяготеющий к дискурсу правому.

При этом Гутов, несомненно, архаичнее Беляева. За последним – Империя, Рим. За первым – доантичные практики Средиземноморья.

Казалось бы, ничего особенного в железных конструкциях «Рисунков Рембрандта» нет. Объёмное воплощение в металле известных графических листов. Всё так, если бы не одно «но»: Рембрандта в Гутове можно увидеть с единственной точки. Любой другой угол зрения не найдёт ничего, кроме хаоса.

И здесь мы подходим к главному. Традиция рассматривает в качестве произведения искусства лишь такое, которое включает в себя весь мир вместе с моментом его создания. Не сотворения, нет, а превращения хаоса в космос. Гутов идёт дальше. Он тонко чувствует итерационный процесс смертей-возрождений вселенной, поэтому ему под силу воссоздать тот неуловимый переходной момент, когда старый мир деградирует под напором энтропии, а новый ещё только планируется. Гутов фиксирует эту точку экстремума в чисто математическом смысле, а сам минимум рассматривает как вектор.

Оставим в стороне ползучий хаос Ньярлатотеп и создавших его Иных Богов. Античность оперировала разделением первичного, разъятием единого, разбиением Мирового Яйца, золотого яйца русской Курочки Рябы. Не больше.

Что делает Гутов? Он расчленяет рисунки Рембрандта на составляющие. Порождает Новый Хаос. Но такой, который содержит в себе порядок, гармонию. Нужно лишь суметь это увидеть. Художник заставляет нас искать, привлекает к соучастию, требует от нас качеств демиурга.

«Рисунки Рембрандта» в интерпретации Гутова воссоздают космогонию, а это настолько несовременно, что крючком парадокса цепляет даже отвыкших от мышления галеристов, кураторов и арт-дилеров. Видимо, эта бездумность и заставляет их относить художника к «современным». Что, конечно, неверно. Гутов во всех без исключения работах обращён в прошлое, но только в данном проекте его «прошлое» имеет качество «вечно длящегося настоящего» в дионисийском смысле, в смысле неиссякаемой «жизни, как чуда». Увянь, пошлая неоархаика «Хлебов» Осмоловского!

Сама техника Гутова груба до изящества. Бриколажные конструкции, собранные из строительного мусора, относят нас к Золотому веку, когда искусство не отделялось от жизни, но сама жизнь была непрерывным актом искусства.