Мих. Лифшиц

О принадлежности Марксу статьи «Эстетика» в «Новой Американской энциклопедии»

Вопрос уже совершенно ясен для всех, и мое выступ­ление имеет смысл лишь потому, что я являюсь, по край­ней мере, соответчиком по этому делу. Если бы лет сорок назад мне не пришло в голову отметить, что в 1857 году Маркс предполагал написать статью об эстетике для «Новой Американской Энциклопедии», не было бы и проблемы Пузиса. Фантазия человеческая однообразна. Еще в тридцатых годах один доцент-англист из провин­циального города, прочитав мою книжку о Марксе, жало­вался на меня в самые высокие инстанции. Пришлось давать письменные объяснения, почему я думаю, что Маркс не написал статью «Эстетика». Спустя много лет та же фантазия пришла в голову Г. Пузису.

Научными средствами его открытие подтвердить нель­зя. Поэтому Г. Пузис обнаружил заговор против Маркса. Во главе заговора стоит Георг Лукач, отрицающий значе­ние эстетики за пределами искусства. В 1929—1931 го­дах, рассказывает Г. Пузис[1], группа сотрудников Инсти­тута Маркса и Энгельса «обследовала» статью «Эстетика» и, по наущению Лукача, отвергла ее принадлежность Марксу.

Невозможно разбирать все нелепости, написанные Г. Пузисом по этому поводу. Скажу только, что никакой «группы сотрудников», занимавшихся этим вопросом в 1929—1931 годах, не было, а если бы даже она была, то Лукач не мог иметь к ней никакого отношения. В 1929 го­ду он работал за рубежом, впервые появился в Институте в 1930 году и переселился в Советский Союз на многие годы только в 1933 году, после прихода к власти Гитлера. Никакой роли в делах Института Маркса и Энгельса Лукач не играл и ничего там не решал.

Истина состоит в том, что, занимаясь эстетическими взглядами Маркса, я заразил, так сказать, интересом к этому сюжету Георга Лукача. В нашей совместной иссле­довательской работе действительно возник вопрос о статье «Эстетика» из энциклопедии Дана. По своему содержанию эта статья не могла быть написана Марксом. К такому вы­воду мы пришли после «обследования» ее, и, как показы­вает сегодняшнее совещание, среди людей, знающих дело, другого мнения не может быть. В. К. Брушлинский в сво­ем печатном ответе Г. Пузису убедительно и даже изящно отверг его претензии. Единственная ошибка, сделанная тов. Брушлинским, состоит в том, что он согласился спо­рить с Пузисом. Но мы все продолжаем эту ошибку.

Есть у меня один знакомый, человек очень энергич­ный. Он долго болел и во время болезни занялся космоло­гией. В результате этих занятий ему пришло в голову, что третий закон Кеплера не верен. Став на ноги, этот человек со своим открытием обошел все научные инсти­туты. Слушая здесь выступление представителя «Вопросов литературы», я искренне сочувствовал его жалобам на чрезмерную энергию Г. Пузиса, но зачем было поднимать дискуссию о третьем законе Кеплера? Никакого демокра­тизма в таких дискуссиях нет.

Г. Пузис и товарищ из Института физической культу­ры, который его здесь поддерживал, утверждают, что, кроме Маркса, в середине XIX века не было человека, способного написать статью об эстетике на таком высоком теоретическом уровне, как статья в энциклопедии Дана. Откуда вы это знаете, товарищи? Вы свободно разбирае­тесь в законах Кеплера.

Попробуем представить себе портрет автора этой ста­тьи на основании того, что в ней сказано. Прежде всего, легко заметить, что ее писал человек невежественный. Он думает, что слово «эстетика» вошло в философскую тер­минологию только в XIX веке. Всем известно, что это грубая ошибка. Если нужны специальные доказательства того что Маркс не мог сделать ее, достаточно вспомнить следующее. Маркс изучал «Эстетику» Гегеля еще в 1837 году, а у Гегеля в самом начале его лекций есть объяснение термина и указание на время его возникновения. Собирая материал к статье «Эстетика», которую он не писал, Маркс делал выписки из различных энцикло­педий. Конспекты энциклопедий Майера, Виганда и других, относящиеся к 1857 году, достаточно ясно пока­зывают, что возникновение термина «эстетика» у Баумгартена было хорошо известно Марксу.

Но допустим, что перед нами типографская ошибка, следует читать: «в XVIII веке». Готовясь к своей работе, Маркс выписывал имена представителей французской и английской традиции в эстетической литературе эпохи Просвещения. Он заносит в свою тетрадь выдержки из Дюбо, Круза, Батте, Дидро, Рида. Не будем уже говорить об античных авторах (сохранился более подробный кон­спект книги Мюллера о теории искусства древних). Есть ли какая-нибудь связь между этими конспектами и ста­тьей в «Новой Американской Энциклопедии»? Никакой связи нет. Глубокий знаток истории общественной мысли, Маркс не мог перебирать имена писателей XVIII века в том случайном порядке, как это сделано автором статьи: «Гейнзе, Лессинг, Винкельман, Бейль, Руссо». Это — перо человека недостаточно образованного.

Далее. По уговору с Дана Маркс должен был написать статью об эстетике «на основе Гегеля» (см. письмо Маркса Энгельсу от 23 мая 1857 г.). У нас есть подробный кон­спект, свидетельствующий о том, что в 1857 году Маркс с большим вниманием изучал «Эстетику» знаменитого ученика Гегеля — Фридриха Теодора Фишера. Нашло ли это малейшее отражение в «Новой Американской Энцик­лопедии»? Никакого. Вместо этого мы видим варварское и недоброжелательное изложение Гегеля, которое не могло принадлежать Марксу, автору экономических тру­дов, в которых он даже (по собственному признанию) «кокетничал» гегелевской терминологией.

Статью для энциклопедии Дана писал обыватель. В середине XIX века только обыватель, повторяющий веч­ные истины буржуазной идеологии на уровне аптекаря Омэ, мог писать, что «правила вкуса» так же точно, как «правила логики и этики», должны быть сведены в науч­ную систему на основе «человеческой природы». Неужели Маркс, гений исторического понимания общественной мысли, мог отступить от своего мировоззрения, чтобы произнести эти школьные фразы о «человеческой природе» и «правилах вкуса», уместные два века назад?

Вспомните, что сказано в этой статье об Аристотеле «Аристотель не выводил своих правил из природы и по­требностей человеческой души» и тем поверг «француз­ский артистический мир при Людовике XIV и его преем­нике в рабство тиранических догм». Типичное либеральное пустомыслие прошлого века, не имеющее ничего общего с тем пониманием классицизма, которое мы находим у Маркса в его письме к Лассалю от 22 июля 1861 года. «Несомненно,— пишет Маркс,— что три единства, в том виде, в каком их теоретически конструировали француз­ские драматурги при Людовике XIV, основываются на неправильном понимании греческой драмы (и Аристотеля как ее истолкователя). Но, с другой стороны, столь же несомненно, что они понимали греков именно так, как это соответствовало потребности их собственного искусства, и потому долго еще придерживались этой так называемой «классической» драмы после того, как Дасье и другие правильно разъяснили им Аристотеля» (30, 504—505). Какой уровень исторической диалектики у Маркса и ка­кая тупая банальность в статье из энциклопедии Дана!

Кто же является автором этой статьи? Я не думаю, что автор американец. Англосаксонская традиция не чувст­вуется. Нет, это немецкая работа. Скорее всего, автором был немец-эмигрант, имеющий свои университетские вос­поминания и привычное направление мысли. Какое же это направление? Установить не трудно. В середине XIX века эпоха классической немецкой философии была ис­черпана, и в буржуазной общественной мысли произошел решающий сдвиг. Началась целая полоса либерально-позитивистского третирования Гегеля. Из мрака высту­пили те фигуры начала века, которых отодвинуло на задний план подавляющее влияние гегелевской школы. В своей «Истории западной философии» Рассел жалуется на то, что Маркс не упоминает Шопенгауэра. Действитель­но, столь влиятельный во второй половине XIX столетия Шопенгауэр для Маркса как бы не существует.

Однако даже Расселу не приходит в голову требовать, чтобы Маркс считался с учением Гербарта. Между тем именно Гербарт, почти неизвестный во времена Гегеля университетский философ и психолог, создатель форма­листического направления, которое пыталось установить «правила вкуса» на основе математических отношений, является главным авторитетом для составителя статьи в «Новой Американской Энциклопедии». Возможно, что при нынешней моде на «структурализм» Гербарт дождется своего ренессанса, но, во всяком случае, все это совершен­но чуждо Марксу.

Кроме Гербарта, автор упоминает в качестве наиболее важного деятеля научной эстетики — Гауптмана, незна­чительного представителя той же формалистической шко­лы, близкого к Лотце. Между прочим, выводы этой школы основывались главным образом на материале музыки, что, как известно каждому, знающему Маркса, было далеко от его интересов. Поправка к Гербарту, которую желал бы внести автор статьи из энциклопедии Дана, состоит в обращепии к «экспериментальным наблюдениям», то есть к так называемой «эстетике снизу», в духе будущих опытов и наблюдений Фехнера. Трудно представить себе что-нибудь более далекое от умственного склада Маркса, с его высокой научной оценкой роли материалистической дедукции в научном методе.

Отмечу также, что рассуждения автора статьи основа­ны на беспомощной антитезе a priori и a posteriori, а наш открыватель — тов. Пузис — уверен в том, что метод эм­пирического наблюдения совпадает с материалистической диалектикой. Разница между идеализмом и материализ­мом с его точки зрения идет по линии — «умозрение или опыт». За это философское открытие три с минусом поста­вить нельзя.

Итак, автор статьи «Эстетика» является последовате­лем формалистической школы Гербарта с поправкой в сторону эмпиризма. Ссылаясь на литературу, он прежде всего рекомендует «Эстетику» Вейсе (1830). Христиан Герман Вейсе сумел приспособиться к гегелевской фило­софии в период ее преобладания. Его относят к «псевдоге­гельянцам». Но как только влияние Гегеля поколебалось, он изменил фронт и создал свою собственную систему эстетизирующего богословия и мистического эмпиризма. В сороковых — пятидесятых годах, вместе с Фихте-младшим, Вейсе является главным деятелем так называ­емой «позитивной философии», в духе позднего Шеллинга, и официальным вдохновителем университетской рутины. Короче, Христиан Герман Вейсе — старый враг демо­кратического движения в Германии. Маркс выражает свое отрицательное отношение к «позитивной философии» уже в докторской диссертации. Из документов 1842 года мы знаем, что он писал против «позитивных филосо­фов» и хотел даже писать специально против Вейсе. Вот почему тот, кому хотя бы немного известны обстоятельства времени и характер Маркса, не станет приписывать ему статью, в которой «Эстетика» Вейсе рекомендуется в качестве источника научной истины.

Ввиду недостатка фактических сведений мы можем решать вопрос об авторстве только при помощи анализа самой статьи. Физиономия автора достаточно ясна, но это не Маркс. Кто он — не знаю. Я не изучал вопрос с этой стороны. Сотрудники Института марксизма-ленинизма име­ют возможность выяснить и безусловно выяснят дейст­вительное имя автора.

Что касается филологических доказательств Г. Пузиса, то они не имеют никакой цены и фальшивы. Об атом здесь уже многое сказано, но главное его доказательство состоит в том, что если бы статья в энциклопедии Дана принадле­жала Марксу, то это было бы очень полезно для нашей эстетики и подкрепило бы тезис, согласно которому «пре­красное» существует не только в искусстве, но и в действительности. Кто признает существование «прекрасного» в природе и обществе, тот, согласно Г. Пузису, материа­лист, кто отрицает — тот идеалист.

Конечно, эстетикам типа Г. Пузиса, которых у нас за последнее время развелось слишком много, было бы очень удобно иметь такую шпаргалку, где все изложено, как в энциклопедии. Но это не доказательство авторства Маркса. Что же касается разницы между идеализмом и материализмом, то я уже говорил, что Г. Пузис не знает этого урока на тройку. Платон был идеалистом, между тем он признавал объективно прекрасное и считал его более важным, чем искусство.

Что касается Георга Лукача, то в своей «Эстетике» (первые два тома вышли в 1963 г.) он посвящает немало места «прекрасному» в природе и общественной жизни. Мне также не приходит в голову отрицать существование объективно прекрасного, что, впрочем, еще ничего не говорит о моем материализме. Между тем Г. Пузис, ссы­лаясь на польского эстетика Моравского, уже называет меня «марксоидом», а не «марксистом».

Кроме ругани, нужно иметь в запасе еще что-нибудь. Г. Пузис ведет войну против тех, кто считает главным содержанием эстетики — искусство и литературу. Он называет их ревизионистами. А что, если я скажу, что его точка зрения клонится к тому, чтобы ослабить роль искусства в коммунистическом воспитании трудящихся? По­нравится эта демагогия тов. Пузису? Между тем попро­буйте отрицать, что в эстетических взглядах Белинского, Чернышевского, Добролюбова, как и в традиции марк­систской литературы, главное место занимает именно эстетика искусства. Кажется, Г. Пузис хочет объявить эту традицию ревизионизмом и заменить ее формалистиче­ской эстетикой в духе Гербарта. Впрочем, нельзя отно­ситься к его открытиям с такой серьезностью. В них нет ничего, кроме невежества и саморекламы.

Он пишет, что зимою 1942 года В. В. Адоратский вы­сказал ему ряд соображений по эстетике «в духе опре­деления из предметного указателя к шестому выпуску «Библиотеки марксиста», напечатанного под его редак­цией». Далее следует само определение: «Эстетика — наука, изучающая чувство красоты в его отношении к объективному миру и проявления этого чувства в жизни и в искусстве». Это, конечно, сильное доказательство в пользу авторства Маркса. Предметный указатель к по­пулярной брошюре — важный научный источник. Однако готов поручиться головой, что В. В. Адоратский, даже где-то в эвакуации, не мог дать Г. Пузису это интервью о предмете эстетики. Не похоже. Нельзя так беспардонно пользоваться именами, особенно когда речь идет о чело­веке, от нас ушедшем и потому беззащитном.

Кстати говоря, в качестве директора Института В. В. Адоратский подписывал все выпуски «Библиотеки марксиста», но это вовсе не значит, что он сам писал справ­ки в предметном указателе или хотя бы практически их ре­дактировал. Не вдаваясь в темную область воспоминаний, скажу только, что в 1931 году редактировать выпуски «Библиотеки марксиста» приходилось мне. Очень может быть, что определение эстетики в брошюре 1931 года, которое так понравилось Г. Пузису (простая справка, не имеющая никакого серьезного значения), вписано мною самим или, во всяком случае, прошло через руки такого «марксоида», как я.

Нужно сказать, что развязность Г. Пузиса в обраще­нии с именами серьезных людей не знает предела. Какое право он имеет называть Э. Цобеля «ближайшим сотруд­ником Лукача» только потому, что в биохронике Маркса, составленной под руководством Цобеля и опубликованной в 1934 году, справедливо сказано, что Маркс не написал статью для «Новой Американской Энциклопедии»? С фор­мальной точки зрения, не Цобель был сотрудником Лукача, а Лукач подчинялся Цобелю, как сотрудник Инсти­тута. С точки зрения дела, это два несоизмеримых по своему масштабу человека. Во всяком случае, они были очень далеки друг от друга, хотя бы потому, что принад­лежали к разным течениям в тогдашней венгерской коммунистической эмиграции. История есть общее до­стояние, но это не значит, что во имя свободы мнений каждый может в своих интересах болтать все, что угодно.

Не буду останавливаться на этом вопросе, но думаю, что Г. Пузис заслуживает наказания за ту развязность, с которой он позволяет себе осыпать политическими оскорб­лениями Георга Лукача, одного из основателей Венгерской партии, празднующей ныне свое пятидесятилетие. У на­ших венгерских товарищей это не может вызвать ничего, кроме раздражения. Я позволю себе также выразить про­тест по поводу того, что на страницах журнала «Вопросы литературы» печатается статья, в которой меня относят к «ученикам Лукача». Чтобы так информировать читате­ля, нужно иметь фактические основания — иначе это будет сплетня или что-нибудь худшее.

Если бы мне довелось быть учеником такого выдаю­щегося ученого, как Лукач, я, вероятно, был бы умнее и образованнее, чем я есть. Но моя жизнь сложилась иначе. Когда мы встретились и подружились с Лукачем в 1930 году, у меня было уже вполне сложившееся мировоззре­ние. И Лукачу никогда не приходило в голову считать меня своим учеником, о чем свидетельствуют документы, рисующие наши действительные отношения. Не хочу больше занимать ваше внимание личным вопросом, но если этот новый вид травли будет продолжаться, я свои документы опубликую.

Когда у людей нет честных научных доводов, они прибегают к доводам сикофантского характера. Г. Пузис надеется достигнуть известности посредством недобросо­вестных приемов. Кто не хочет согласиться с его нелеп

ым открытием, тот ревизионист. В Афинах был мудрый за­кон, согласно которому в случае неудачи какой-нибудь ябеды имущество сикофанта подвергалось конфискации. Вот если бы холодильнику тов. Пузиса грозила опасность, он был бы осторожнее в своих выходках.

Выступление на совещании в Институте марксизма-лени­низма при ЦК КПСС 28 января 1969
1. «Вопросы литературы», 1966, № 5.