Мих. Лифшиц
Профессия господина Кренкшоу

Новое время. 1961 г. № 44. С. 15-18

Романист и критик Эдвард Крэнкшоу был причислен к составу английской военной мис­сии в Москве. С тех пор, вот уже двадцать лет, он считается экспер­том по русским делам и сделал себе из этого вторую профессию. Все написанное им о нашем мире содержит большую дозу уксуса и желчи.

В качестве постоянного автора консервативной воскресной газеты «Обсервер», Крэнкшоу старается доказать, что проект новой Про­граммы Коммунистической партии Советского Союза не представляет для англичан ничего привлекатель­ного. Мало того. Так как проект говорит о будущем, то из этого до­кумента можно сделать вывод об отсутствии в Советском Союзе тех или других достижений сегодня. Вот простая стратегия Крэнк­шоу - каждый пункт Программы он пытается превратить в свиде­тельство против коммунизма.

Допустим, что речь идет о на­родном образовании. «В течение ближайшего десятилетия, - ска­зано в проекте, - осуществить обязательное среднее общее и по­литехническое одиннадцатилетнее образование для всех детей школь­ного возраста и образование в объеме 8 классов для той части молодежи, которая занята в на­родном хозяйстве и не имеет со­ответствующего образования; в следующем десятилетии - обеспе­чить для всех возможность полу­чения полного среднего образова­ния». Цитируя вкривь и вкось эти слова, Крэнкшоу торжествует: зна­чит, еще нет полного среднего об­разования для всех, а многие ду­мали, что Советский Союз в этом отношении давно впереди.

Нельзя отказать автору газеты «Обсервер» в известной ловкости, с которой он исполняет свои профессиональные обязанности. Но это - ловкость адвоката, защи­щающего проигранное дело. Те англичане, которые верят в пере­довую роль советской школы, не ошибаются. Им известны полеты в космос и другие достижения на­шей науки, и они понимают, что эти успехи были бы невозможны без громадного подъема культуры в стране. Критические уловки Крэнкшоу слишком мелки, чтобы изменить что-либо в реальных фак­тах.

Что же касается сравнения с другими   странами, то бросим взгляд на положение школы в Англии, управляемой консервато­рами. Пример Советского Союза является уроком для самоуверен­ных господ типа Крэнкшоу, при­выкших кичиться западной циви­лизацией. По данным ЮНЕСКО, опубликованным в 1955 году, Сое­диненное Королевство тратит на просвещение около трех процен­тов национального дохода. Совет­ский Союз - гораздо больше, по крайней мере, в три раза.
Закон 1944 года, принятый анг­лийским парламентом, обязывает родителей учить детей в тече­ние установленного школьного возраста — от 5 до 15 лет. Та­ким образом, школьный возраст охватывает здесь два-три года, от­носящиеся у нас к дошкольному периоду. Если английские дети в массе не гениальны, то за остав­шееся время они могут пройти семь-восемь классов. Это пример­но соответствует нашей обязатель­ной восьмилетке. Практически большинство детей в городах учит­ся у нас десять и одиннадцать лет.

Чтобы сравнение было правиль­ным, нужен верный масштаб. В Англии есть восьмилетнее образо­вание, а много ли грамотных в Ро­дезии и Ньясаленде? Каков уро­вень грамотности в тех обширных странах, которые вчера принадле­жали Британской империи или еще сейчас зависят от ее душепри­казчиков? Причислите эти народы к населению вашего острова и тог­да будем сравнивать. Ведь, говоря о введении обязательного среднего образования в рам­ках ближайшего десятилетия, но­вая Программа Коммунистической партии имеет в виду не только жителей Москвы, Ленинграда или Одессы, но и народы Севера, Средней Азии, Кавказа, короче — все население, все народы бывшей царской империи, прошедшие пос­ле Октября громадный путь куль­турного развития.

В Советском Союзе всякий же­лающий может и в настоящее вре­мя получить полное среднее обра­зование. Денег за это не берут. Я не хочу сказать, что в Англии нет прекрасных школ, дающих бо­лее высокое образование, чем восьмилетка. Но эти учебные за­ведения доступны только незначи­тельному меньшинству. Англий­ская система среднего образова­ния представляет собой хаотиче­ское нагромождение различных ти­пов школ, что само по себе нель­зя назвать демократической чер­той. Большая часть детей учится в так называемых современных школах второй ступени, дающих общее образование с практическим уклоном. Чтобы открыть себе до­рогу в университет, нужно по­пасть в так называемую грамма­тическую школу (Grammar School). Это, собственно, и есть настоящее среднее образование, что-то похо­жее на русские гимназии царского времени.

В грамматических школах учат­ся большей частью до 16 лет. Но счастливцев не так уж много. По данным 1952 года, в Англии и Уэльсе учеников грамматических школ было 506 342, а современных школ — 1 137 049. Если к послед­ним прибавить большое число де­тей, посещающих технические и другие специальные учебные заве­дения, то разница получится гро­мадная. Еще более узкую элиту представляют собой грамматиче­ские школы, независимые от ме­стной администрации и получаю­щие субсидию непосредственно от министерства просвещения. В них обучалось только 85 280 детей. Наконец, вершину этой иерархии образуют «публичные школы» (Public School), которые, вопреки своему названию, являются закры­тыми учебными заведениями для избранной части правящего класса. Это знаменитые Уинчестер, Итон, Хэрроу и другие исторические теп­лицы, в которых выращивают бу­дущих хозяев жизни.

Если родители хотят дать сво­им детям полное среднее образова­ние, на их пути возникает прегра­да в виде государственной селекции. В возрасте одиннадцати лет ребенок подвергается испытанию умственных способностей, и толь­ко от усмотрения администрации зависит, может ли он поступить в грамматическую школу. Даже официальный справочник 1961 года, с портретом королевы, не утверж­дает, что эта селекция является демократической мерой. Она уни­зительна и допускает возможность злоупотреблений, не говоря уже об ошибках. Конфликты между родителями и администрацией бы­вают часто. Общество возмущено, однако существующий порядок сохраняется.

Само собой понятно, что бога­тые люди не знают этих ограниче­ний. Их оболтусы могут посещать частные школы, которых в Соеди­ненном Королевстве около 10 процентов к общему числу. Хо­чешь получить образование — пла­ти. Бесплатными в Англии и Уэль­се являются только учебные заве­дения, подчиненные местной адми­нистрации. Те, которые субсидиру­ются непосредственно министерст­вом, то есть избранные граммати­ческие школы, требуют плату за право учения (правда, есть некото­рое число бесплатных мест). В Шотландии и Северной Ирландии плата взимается, хотя в некото­рых школах существуют стипен­дии для лучших учеников, по­крывающие полностью или частич­но стоимость обучения.

Все это показывает, как глубо­ко въелась в общий порядок анг­лийской жизни зависимость про­свещения от кошелька или мило­стей, которые нужно заслужить. Система сегрегации «способных» от «неспособных», при существо­вании частных школ и закрытых учебных заведений, является столь грубым нарушением демократии, задевающим личность в самом раннем возрасте, что Эдвард Крэнкшоу поступил очень неосторожно, коснувшись школьного дела. Нет никакого сравнения между англий­ским средним образованием и со­ветской народной школой — од­ним из великих завоеваний Ок­тябрьской революции.

В Англии есть Итон и Хэрроу, есть много хороших учебных заве­дений более реального или более академического типа. Однако боль­шинству детей полное среднее об­разование недоступно и бесплат­ного обучения для всех не сущест­вует. Что касается английских колоний, то здесь коренное населе­ние обречено на невежество. От­сюда видно, что Крэнкшоу хочет легко отделаться от «коммунисти­ческого вызова» в области народ­ного просвещения. Издателям га­зеты «Обсервер» нужно привык­нуть к мысли, что многие народы и многие слои общества будут ис­кать на путях коммунизма то, что им не досталось в старом мире, где чемпионом была Великобритания. Вы, господа, неплохо устроились за счет остальных - так будьте готовы к худшему. Люди станут делать то, что вам не нравится, и будут связывать среднее образо­вание и высшее образование и другие блага жизни с коммунисти­ческой программой.

Буржуазные журналисты смея­лись над бесплатной тарелкой су­па через двадцать лет. Итальян­ская газета «Паэзе сера» ответила им с полным основанием: «Говори­те, если хотите, что на Западе это - нормальное явление. Отпускай­те всякие шуточки по этому поводу, но пусть об этом узнают те два миллиарда людей, для кото­рых обеспечить себе питание - это каждодневная тяжкая забота, и вы увидите, каков будет резуль­тат».

Крэнкшоу может сказать, что это относится только к «поздно  пришедшим», tarde venientibus, a в сердце англичанина, под тяже­стью традиционного, хотя и по­трепанного, благополучия комму­нистическая программа не вызо­вет никаких эмоций. Действитель­но ли это так? В начале XVIII ве­ка один замечательный писатель сравнил Британию с большим и богатым ульем, полным жужжа­щих пчел. Все у них было, как у людей:

Some with vast Stocks, and littlePains,
Jump'd into Business of great Gains;
And some were damn'd to Sythes and Spades,
And all those hard laborious Trades;
Where willing Wretches daily sweat
And wear out Strength and Limbs to eat.

(Одни, благодаря своим большим капиталам, при малых трудах, пускались в дела, приносящие хо­рошую прибыль; другие были осуж­дены на то, чтобы работать косой или лопатой и заниматься теми тяжелыми и трудными профессиями, которые требуют от добровольных мучеников, потеющих день-день­ской, постоянного расточения сил и разрушения собственного тела, что­бы заработать себе на жизнь)

Если Крэнкшоу может доказать, что со времен «Басни о пчелах» Мандевиля эта картина существен­но изменилась, то есть что капитал больше не приносит лёгких дохо­дов, а чужой труд не является его источником, то он прав, и любая коммунистическая программа не произведет никакого, впечатления на англичан. Но пока это не дока­зано, его скептическая улыбка преждевременна.

Мне как-то пришлось читать в одном специальном западногерман­ском журнале статью о Франции. Осведомленный автор рассказы­вал, что в этой стране существуют сильные и хорошо снабженные средствами организации, занятые психологической войной против коммунистов. Они следят за каж­дым шагом противника, преследу­ют его плакатами и статьями, ло­вят на каждом промахе и поль­зуются каждым затруднением однако все это ни к чему. Зна­чительная часть населения Фран­ции идет за коммунистами. От­сюда автор делает законный вы­вод — должно быть, в рамках современной французской жизни есть вакуум для такой партии, и этот факт нельзя отменить прика­зом или пропагандой. То, что за­падногерманский журнал называет модным словом «вакуум», мы, марксисты, считаем действием классовых интересов — их нельзя надолго обмануть или обойти. По­этому вакуум существует и в Анг­лии.

У англичан не было 1789 года, не было 1830 года, не было 1848 года, не было Коммуны. Они не имели деятелей пролетарской де­мократии такого масштаба, как Лафарг или Жорес. Но у них бы­ли чартисты и Вильям Моррис, у них были такие выдающиеся бор­цы, как Гарри Поллит и Ральф Фокс. У них и сейчас есть ряд об­щественных деятелей-коммунистов, делающих честь английской на­ции и литературе. Разумеется, в Англии особые условия, и здесь измерить «вакуум» фактическим влиянием коммунистов нельзя. Од­нако существуют и другие измерения.

Чем оправдывает свою полити­ку правящая в Англии консерва­тивная партия? Если оставить в стороне различные посулы и обе­щания более частного или, наобо­рот, слишком общего характера (как, например, «полная заня­тость»), то останется старая поли­тическая мораль: «Не трогай того, что есть, — будет хуже». Эта формула не открывает больших перспектив, но она действует, сле­довательно, имеет убеждающую силу. Для богатого слоя это пози­ция евангельского верблюда, не желающего лезть в игольное ушко ради царствия небесного. Для ос­тальных избирателей, идущих за консерваторами, это просто боязнь завтрашнего дня, желание покреп­че схватить сегодняшнюю миску с супом или, выражаясь более сим­волически, чтобы знатоки не об­винили нас в искажении англий­ской жизни, - с чечевичной по­хлебкой. Консервативные настрое­ния в массах, поскольку они су­ществуют, питаются недоверием к будущему. Таким образом, даже консервативная партия управляет, пользуясь тем, что в Англии су­ществует упомянутый «вакуум».

Другая партия — лейбористы — изменила в пятидесятых годах свою программу. На первый план выдвигается теперь не полная ми­ска, а человеческое достоинство, личная свобода, равные возмож­ности, справедливость, товарище­ское сотрудничество. Говорят, что миска уже в руках, не хватает другого. Литература, возникшая в связи с обоснованием современ­ных взглядов лейбористской пар­тии, «новой концепции социализ­ма», поясняет, что в груди совре­менного человека кипят иррацио­нальные инстинкты, и нужно дать им выход, приоткрыв соответст­вующий клапан. Человек не хочет быть пешкой, которой всегда командуют. Дайте ему перспекти­ву свободной деятельности, твор­ческого труда, человеческих отно­шений на производстве, промыш­ленной демократии! Так как лейбористы не предлагают при этом глубоко идущих изменений в са­мом общественном строе, создаю­щем атмосферу подавленности и скуки, то возникает впечатление, что речь идет об отдушине, пре­дупреждающей опасность взрыва.

Не хватает только римского «хле­ба и зрелищ».

Перспективная философия лей­бористов, в отличие от консерва­тивной, дополняет обычный набор посулов и обещаний изрядной пор­цией морального идеализма. Но дело обстоит не так просто. Если партия, имеющая во главе тертых политиков типа Гэйтскелла, наст­раивает свой камертон на возвы­шенный лад, значит, за этим скры­вается что-то более реальное. Не­даром изменение программы лей­бористов послужило сигналом для социал-реформистских партий на континенте. Все они вместо былой склонности к мелким экономиче­ским завоеваниям проявляют те­перь удивительный интерес к так называемым идеальным ценно­стям.
Можно сказать, что это пустые слова, и действительно пустые сло­ва. Достаточно вспомнить, что ав­торы программной брошюры «К ра­венству», правые лидеры лейбористов, отказались принять демок­ратическое, требование о ликвида­ции закрытых «публичных школ». Можно заметить также, что мо­ральные речи правых лейбористов отравлены ядом вражды к комму­низму. Верно и то, что Гэйтскелл и окружающая его группа пользу­ются этим набором слов для прикрытия своего отказа от классо­вой точки зрения, для апелляции к народу вообще. Однако все это еще не может объяснить, почему большая политическая партия бро­сает на чашу весов пустые слова в надежде, что они потянут.

Причиной является «вакуум» - он существует. В старые времена классическая буржуазная мысль стремилась разделить два мира — царство экономической необходи­мости и царство моральной свобо­ды. Современный капитализм всем своим стихийным развитием под­водит к устранению этой противо­положности. Но он устраняет ее чисто отрицательным образом. Од­на и та же сила, вознесенная над толпой клиентов и рабов, скупо отмеряет каждому его материаль­ное благополучие и толкает его в безобразный конвейер жизни. Ут­рата моральной самостоятельности даже в той иллюзорной форме, которую допускает буржуазное обще­ство, особенно остро чувствуется благодаря превращению мира ду­ховных потребностей в одну из провинций капитала. Личная жизнь подчинилась однообразному стандарту мыслей и чувств, допу­скающему отклонения только в сторону чудачества, модернизма или анархической распущенности, что, в свою очередь,   улавливается, превращаясь в моду, чтобы служить новым источником при­были. Весь этот процесс воспита­ния саламандры Чапека описан в сотнях книг и статей. Человек уже не живет, говорит один немецкий социолог, скорее — его живут.

И это не простой остаток ста­рых стеснений или консервативная власть мещанства, которая заста­вила Дж. Ст. Милля в XIX веке сказать, что Англии угрожает опасность превратиться в старый Китай — Китай мандаринов и це­ремоний. Речь идет о современном стеснении, которое связано с ка­питализмом, основанным на моно­полиях, следовательно, на омерт­влении всех кровеносных со­судов общества, на отрицании са­модеятельности для подавляющего большинства людей. В рабочей одежде или в белых воротничках они стерты в порошок мельницей крупного капитала.

Вот один из громадных источ­ников недовольства жизнью даже в более сытые годы. И вот почему моральная фразеология лейбори­стов — не простая дань праздно­словию, а попытка ответить на ра­стущую потребность в свободе и самодеятельности. Попытка , эта является суррогатом, достаточно реакционным, но она позволяет измерить глубину потребности. Не пускаясь в исторические аналогии, можно сказать, что такие положе­ния бывали и раньше. Чем больше давление реальной обстановки, чем более душно и тесно становится жить, тем заметнее моральный фактор превращается в матери­альную силу. Этого не может от­странить от себя ни одна политиче­ская партия.

Таким образом, рассматривая вопрос с любой из его сторон — с точки зрения тарелки супа или с точки зрения человеческого до­стоинства, — нужно признать, что в Англии есть «вакуум», способ­ный впитывать идеи, изложенные в проекте новой Программы Коммунистической партии Советского Союза. Если бы мы имели дело с одним из тех блестящих писате­лей, которыми славится англий­ская литература, — от Бернарда де Мандевиля до Бернарда Шоу, — то мы, вероятно, нашли бы у них подтверждение этих идей. Но писатель Крэнкшоу — далеко не Шоу.

Ï