Мих. Лифшиц
Литературное обозрение. 1936. № 8. С. 36-41.
За последнее время в области истории литературы можно наблюдать довольно своеобразную картину. Под влиянием резкой критики, которой подвергаются у нас приемы вульгарной социологии, многие представители указанного направления усвоили тактику осторожности и маневрирования. Крайне редко они идут на то, чтобы в корне пересмотреть свои взгляды на литературу. Приятно ли сознаваться в том, что все, что ты говорил и писал в течение ряда лет, никуда не годится, что на все это нужно, по бессмертному выражению Чапаева, "наплевать и забыть"? Нет, неприятно сознаваться в таких вещах. Гораздо проще сделать так, как делают в настоящее время многие представители "социологического" течения- упрятать концы в воду, ослабить, сгладить, затушевать все острые углы, прикрыть деревянные схемы целым ворохом пустопорожних рассуждений. Чего-чего только не найдешь в этих рассуждениях: тут и слова об "отражении действительности", сказанные совсем невпопад, и довольно бездарные потуги на красноречие и эстетический восторг перед художественным мастерством, и, наконец, обрывки непонятых фраз о "деградации человека" к капиталистическом обществе. Такого рода сочинения обманчивы и сильно напоминают оскудевшие старосветские "мелкопоместные", а также и "среднепоместные" перины. Взберешься на них под самый потолок, а потом сразу пропаливаешься вниз и при этом больно ушибаешь себе бок о деревянный остов кровати.
Все это невольно приходит на ум при чтении книги М. Храпченко - "Гоголь". Автор старательно отталкивается от литературных мнений проф. В. Ф. Переверзева. Как известно, Переверзеву принадлежит теория, согласно которой все герои произведений Гоголя представляют собой символическое перевоплощение психологии мелкопоместного дворянина. Храпченко недоволен теорией Переверзева. Он считает ее "вульгарно - материалистической". Но, увы, его собственные взгляды на Гоголя отличаются от теории Переверзева только меньшей последовательностью.
Старая поговорка гласит: все хорошо в своем роде. Н. Г. Чернышевский прибавил к этому, что роды бывают разные. Проф. Переверзев хорош в своем роде. М. Храпченко плох в своем роде. Но "род" у обоих один и тот же - очень плохой. Называйте его вульгарным материализмом или как угодно иначе - дело от этого не меняется.
Всякому школьнику известно, что Гоголь был в высшей степени противоречивой фигурой. Он первый после Пушкина сделал шаг вперед к реализму, полному самой убежденной и горькой критики. Творчество Гоголя в немалом степени послужило всемирному значению русской литературы, ее революционным традициям. Но у Гоголя была и другая сторона. Оставшись в глубоком одиночестве, оторванный от народной почвы, разочарованный в европейской цивилизации, он пережил самого себя, отрекся от своих лучших произведений и резко повернул к реакционной поповщине. В бесплодных мистических исканиях позднего Гоголя берет начало пресловутая "русская душа", которая впоследствии, благодаря Достоевскому, Вл. Соловьеву, Бердяеву и Мережковскому, приобрела такую популярность в международной литературе контрреволюции, а там пошла гулять по свету, опускаясь все ниже и ниже, пока не докатилась до г-на Розенберга и его друзей.
Великий русский критик Белинский резко осудил отступничество Гоголя. Он взял под защиту автора "Ревизора" и "Мертвых душ" от Гоголя - кающегося грешника и реакционного учителя жизни. А как отнеслась к этому факту вульгарно-социологическая история литературы, именующая себя "марксистской"? - Она отвергла взгляды Белинского как не научные и устаревшие. Историко-литературные теории, распространившиеся у нас в двадцатых годах под именем марксистской социологии литературы, исходили из убеждения, что всякий писатель замкнут внутри совершенно определенной системы социальных переживаний. Поэтому нечего его осуждать или хвалить, нечего находить в нем колебания, противоречия, двойственность. Все эти явления имеют только кажущееся значение. В действительности писатель с неотвратимой последовательностью выражает психологию определенной социальной группы и во всем, даже в незначительных мелочах, постоянно верен себе. Так магнитная стрелка неизменно поворачивается к северу.
Но, отвергнув традицию Белинского, наши горе-марксисты не могли избежать влияния другой традиции - традиции либерально-"научной", "веховской" социологии. Они всячески старались отделить деятельность радикальной интеллигенции XIX в. от "настроения крепостных крестьян" (см. Ленин "О вехах". Собр. соч.. т. V, стр. 219). Им казалось, что Гоголь - автор "Выбранных мест из переписки с друзьями" - поступил вполне законно оправдывая реакцию, и что он вовсе не был изменником делу народа, ибо не от чего ему было отрекаться - Гоголь с самого начала до конца оставался помещиком. Да и может ли писатель отречься от своих собственных принципов, не нарушив этим законов исторического материализма, социальной закономерности, классовой обусловленности сознания? Для того, чтобы доказать, что Гоголь оставался последовательной и цельной фигурой, проф. Переверзев и его последователи мобилизовали все до последних мелочей из быта Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны. Оставалась в стороне только самая малость - идейное содержание произведений Гоголя.
Что же нового вносит в историю литературы книга Храпченко? Переверзев считал Гоголя мелкопоместным дворянином. Храпченко делает существенную поправку - он считает великого русского писателя помещиком средней руки (стр. 7). Кто-то другой из "великих умов" нашего времени утверждал, что "Гоголь - идеолог и художник массового среднепоместного дворянства". Храпченко и здесь проявляет достаточную степень цивилизованности. Нет, отвечает он, "Гоголя нельзя признать типичным выразителем феодальной идеологии" (стр. 9).
Автор рассматриваемой монографии позволяет Гоголю некоторые вольности: он дает ему право критиковать дворянство, протестовать против крепостничества и капитализма - одновременно (стр. 11). Он говорит о борьбе "противоречивых тенденций" в-творчестве Гоголя (стр. 5), о "силе и слабости" его произведений (стр. 121) и т. д.
На первый взгляд может показаться, что книга, действительно, является результатом преодоления вульгарно-социологических тенденций.
Но все это - только поверхностные украшения. В действительности автор целиком остается на почве вульгарной социологии. В этом очень легко убедиться, обратившись к его сочинению. Вот как излагает М. Храпченко эволюцию великого русского писателя: Гоголь вырос в усадьбе своих родителей, здесь сформировалось его отношение к действительности, его привязанность к усадебному миру". Но усадьба разрушалась. Происходило пресловутое "оскудение". Отсюда и проистекало стремление Гоголя к реализму: "Реалистические тенденции выкристаллизовались у Гоголя раньше всего на основе обращения художника к поместной жизни. Социальный кризис, который переживала "старая" система, явился определяющим началом в тяготении писателя к художественному отображению "прозаических" сторон действительности".(54) Раньше Гоголь идеализировал жизнь украинского крестьянина. Он написал "Вечера на хуторе близ Диканьки". В этом идиллическом жанре Гоголь не был одинок. "Поэтизация сельской жизни - утверждает автор - отражала, с одной стороны, идеалы феодального дворянства; крепостная деревня, как источник благоденствия, должна находиться вне социальных потрясений, столкновений; с другой стороны, в стремлении к деревенской идиллии проявлялось отрицание буржуазно-городской действительности". Но вот Гоголь почувствовал, что в самой феодальной действительности что-то не ладно. "Ощущение неустойчивости, какой-то вздыбленности, жизни становится доминантой в мироощущении художника" (39). Чем дальше, тем более остро чувствовал Гоголь падение поместного дворянства. Он полностью ощутил "немощь класса", по образному выражению М. Храпченко (стр. 120). Из этого беспокойства за судьбы дворянства родилось его знаменитое произведение "Мертвые души". Удивленный читатель вспоминает, что "Мертвые души" - жестокая сатира на дворянско-чиновничий строй. Но М. Храпченко придает этому произведению довольно своеобразное истолкование. Он пишет: "Осуждая представителей своего класса. Гоголь не хотел осудить системы". Главная опасность для Гоголя - это Чичиков, нарушающий правила "феодальной практики". Чичиковы свидетельствуют о "разложении дворянства, отделении от него гибнущих частей". "Путь Чичикова, это - путь человека, у которого порвались связи с дворянской усадьбой" (92).
Гоголь боится Чичикова и со страхом указывает на него своим друзьям-помещикам. Берегитесь! Чичиковы "умеют действовать в любых условиях, найти выход из любого положения. Когда Чичиков сталкивается с помещиками, то почти всегда он достигает нужных ему результатов. Чичиковы блестяще намечают и применяют необходимую тактику в любой обстановке. Ненависть к Чичиковым у Гоголя соединялась с признанием их силы, но зато Маниловы, Ноздревы, Плюшкины - оказывались людьми, мало пригодными в жизни" (93).
Теперь понятно, в чем истинный смысл "Мертвых душ". Это - призыв к опустившимся дворянам укрепить свои силы для борьбы с буржуазными приобретателями... Восстань, честная Коробочка, соединись с Маниловыми, Ноздревыми, Плюшкиными, не забудь прихватить и мужественного Собакевича; боритесь, преодолевайте "немощь класса"! Так взывал к мелкопоместным и среднепоместным дворянам Гоголь. Но, увы, Плюшкин и Коробочка позабыли славные рыцарские традиции "феодальной практики". Растеряли эти традиции и герои комедии "Ревизор". Хлестакову и Сквозник-Дмухановскому не хватало "мировоззрения, покоящегося на высоких принципах". Так и написано в книге Храпченко: "Отсутствие мировоззрения, покоящегося на высоких принципах, влекло за собой и у Хлестакова, и у всех этих Сквозник-Дмухановских отсутствие подлинного чувства человеческого достоинства как по отношению к себе, так и по отношению к другим" (77).
Что было делать бедняге Гоголю с такими друзьями по классу! Тщетно призывал он к бдительности. "Жестоко осудив дворянство. чувствуя нарастание крестьянского движения, Гоголь здесь не намечает выхода. И не даром так часто в первом томе "Мертвых душ" он говорит о России, о ее пути. "Русь! Русь! вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека, тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе..." Представление о России неизбежно связывалось у Гоголя с сознанием неясности, туманности ее будущего. Заключительные строки "Мертвых душ" - выражение величайшей тревоги за судьбу своего класса: "Русь, куда несешься ты, дай ответ? Не дает ответа". Понимание несостоятельности класса вызывало огромную тревогу художника".
Теперь понятно, о каких противоречиях у Гоголя говорит Храпченко в начале своей книги. Согласно его "теории" Гоголь всю жизнь беспокоился за судьбу Ноздревых, Маниловых, Плюшкиных и Сквозник Дмухановских. Всю жизнь он старался утвердить и обновить феодальный строй, перевоспитать Коробочку, внушить ей "мировоззрение, основанное на высоких принципах". Но было уже слишком поздно. Вот что мучило Гоголя, вот в чем противоречие его мировоззрения! "Критицизм Гоголя приводит постепенно к ощущению того, что реальных основ для обновления и тем самым утверждения феодального порядка не существует. Те принципы, которые защищал Гоголь, безнадежно гибнут. Все более и более нарастает разлад между стремлением художественно утвердить строй отношений, свойственный феодальной системе, и пониманием того, что это становится неосуществимым, ибо распад жизни зашел слишком далеко" (15).
Так объясняет Храпченко глубокий душевный кризис, который пережил в конце своей жизни Гоголь. "Глубокая внутренняя драма Гоголя заключалась в том, что, стремясь утвердить свой класс, его культуру, в обновленном виде - в качестве начала, противостоящего культуре буржуазного накопительства, художник увидел реальную не возможность сохранения и укрепления тех принципов жизни, которые он защищал, он увидел их реальную несостоятельность" (16).
Бедный Гоголь! Никогда еще память великого русского реалиста, задавленного железными тисками николаевской реакции, не подвергалась такому надругательству. Какая странная мысль вывести все величие Гоголя из стремления укрепить разрушающуюся власть помещиков, а падение великого писателя - из досады по поводу неудачи этих реакционных планов.
Все это прямо противоположно тому, действительная история гласит, что Гоголь возвысился над ограниченностью своей среды, над эгоистическими интересами своего класса, что он возненавидел "мертвые души" дворянско-чиновничьей России. Именно благодаря этому Гоголь вырос в величайшего обличителя животно-грубого мира собственности, господства и рабства. Действительная история гласит, что Гоголя беспокоила не "судьба своего класса", не эта мистическая "немощь класса", "несостоятельность класса", о чем так много смешного написано в книге Храпченко. Мучения Гоголя были результатом его страстной любви и тревоги за будущее своего народа, своей страны. Только сдавшись на капитуляцию и пережив громадный внутренний надлом, обусловленный ничтожностью тех общественных сил, которые могли противостоять николаевскому режиму. Гоголь начал проповедывать свою реакционную утопию. Это была измена освободительным идеалам, нечто похуже, чем Гегелевское "примирение с действительностью", которому предался на время и сам Белинский. Это был крах великого художника, а не исходная тенденция всех его замечательных творений.
Вот чего не понимает Храпченко. Вот почему его книга есть отказ от традиции Белинского - Чернышевского - Ленина. И вот почему он недалеко ушел от теории проф. Переверзева. Для того, чтобы подкрепить свою точку зрения на Гоголя, как помещика в литературе, автору понадобились длинные теоретические рассуждения. Неправильно думать, - утверждает М. Храпченко, - что Гоголь был великим реалистом вопреки своим реакционным убеждениям. "Теория противоречия метода и мировоззрения не может объяснить сущность художественного процесса развития писателя. Творчество Гоголя менее всего можно понять, сводя характерные его особенности к этому противоречию. Реалистический метод Гоголя возник отнюдь не вопреки мировоззрению художника, а сак органический его момент" (14). Мы уже знаем из книги Храпченко, что мировоззрение Гоголя, это - мировозрение "обновленного феодализма". По<…>защите феодализма состояло подлинное содержание "гоголевского периода русской литературы". Поздравляем автора с этим открытием.
Само собой разумеется, что противоположность "метода" и "мировоззрения" относительна, как и всякая другая противоположность. Так же точно относительна, например, противоположность между методом и системой в философии Гегеля. Кто не понимает, что диалектика являлась органическим, элементом системы Гегеля, а не просто внешним придатком к ней? Между тем. по своему мировоззрению Гегель был идеалистом и в качестве такового должен был ограничить значение диалектического метода. Противоречие не отрицает единства, единство часто проявляется только в противоречивой форме. Так именно проявлялось это единство личности у Гоголя, Бальзака и других великих художников классового общества. Да, эти люди не были жалкими эклектиками, а, наоборот, были последовательными и цельными фигурами. Но цельность Гоголя или Бальзака, это - совсем не то, что потребно нашим вульгарным социологам для того, чтобы упрятать великого художника в узкую клетку дворянских или буржуазных интересов. Цельность таких людей, как Гоголь, проявлялась скорее в той страстной настойчивости, с которой они рвались наружу, оставаясь мучениками идеи даже в своем падении.
Храпченко делает вид, что он полемизирует здесь претив статей М. Розенталя в журнале "Литературный критик". На деле же вся эта полемика направлена против Энгельса. Ведь именно Энгельс в письме к М. Гаркнес заметил, что великий художник может быть реалистом даже вопреки своим консервативным идеям. Рассуждения Храпченко направлены и против статей Ленина о Толстом. Известно, что Ленин отвергал либерально-меньшевистскую легенду о "монолитности" выдающихся писателей прежних классов. Всякому внимательному читателю ясно, что книга М. Храпченко тенденциозно преувеличивает последовательность и цельность Гоголя. А своими теоретическими рассуждениями автор окончательно запутывает во <..>грань между живым и мертвым и художественном наследстве прежних эпох. Неосновательно ссылается Храпченко на Ленина, напрасно употребляет он ленинскую терминологию. Рассуждения автора о "противоречиях мировоззрения" Гоголя - только легкая дань стыдливости.
Любопытно, что, отталкиваясь от Переверзева, Храпченко ссылается на авторитет... И. Нусинова. И. Нусинов хорошо известен советскому читателю как типичный разносчик вульгарной социологической схематики. Хорошему не научишься у такого учителя. Не от Нусинова ли унаследовал Храпченко свое красноречие? В его книге встречаются такие перлы, как "бессобытийность жизни", "поместное существовательство", "поместные существователи" и т. п.
На стр. 118 автор обнаруживает неумение прочесть приведенную им фразу из "Театрального разъезда" Гоголя: "Не более ль теперь имеют электричества чин, денежный капитал, выгодная женитьба, чем любовь?" - "Крупнейшие произведения художника - поясняет Храпченко - "Ревизор", "Мертвые души", "Женитьба" - в своих основных линиях явственно соотносятся с творческой формулой, которую дает здесь Гоголь: "электричества чин", "денежный капитал", "выгодная женитьба".
Можно подумать, вместе с М. Храпченко, что в "Ревизоре" действует какой-то таинственный чин от электричества. Даже табель о рангах не пощадили!
Много других недостатков есть в книге М. Храпченко. Однако, мы вовсе не считаем его безнадежным. "Вона ще молода дытына", говаривала тетушка Ивана Федоровича Шпоньки. У Храпченко есть, по крайней мере, попытка выставить свою схему в возможно более приличном виде. Пожелаем ему понять, что дело не в перемене слов, а в перемене метода. Нужно заново переучиться, выбросить все привычные шаблоны вульгарной социологии, взяться за азбуку ленинизма.
Сделать это не трудно, нужно только захотеть. Но захочет ли автор?
И. ИВАНОВ
*М. ХРАПЧЕНКО. - Н. В.
Гоголь. М. Гослитиздат. 1936. Стр. 214. Тираж 5000. Ц- 3 руб., переплет 1 руб.
25 коп.