Мих. Лифшиц
Литературная газета. 1959. 9 июня. С. 4.
Н.Гартман. Эстетика. Перевод с немецкого. Издательство иностранной литературы.
Москва, 1958
Можно прожить С пользой для общества, ничего не зная о Николае Гартмане, хотя общественное мнение западных стран посмертно признало его одним из лидеров наиболее современного направления в философии. Если, однако, читатель интересуется книгой выпущенной Издательством иностранной литературы, он должен иметь в виду, что такие книги требуют чтения между строк. Каждое слово здесь следует понимать не в простом, я в особом, можно сказать, "пикквикском" смысле.
Так, например, читатель заметит, что Гартман охотно выражает свое несогласие с идеализмом в эстетике. Но не следует торопиться. Материалистические фразы Гартмана нужно понимать в "пикквикском" смысле. На самом же деле его конструкция гораздо дальше от научных взглядов на этот предмет, чем эстетика Канта. Шиллера. Гегеля и если хотите, даже Платона.
Старая эстетика создала понятие идеала, как полноты жизни, недостижимой на земле и только сияющей для нас в образах искусства, в чувственной иллюзии "прекрасного". Гартман относится к этим устаревшим представлениям с явной насмешкой. Он полагает, что эстетические переживания могут, быть связаны с "любым куском жизни", независимо от его совершенства. Очень хорошо, но чем отличается все же прекрасное явление от всякого другого? С точки зрения Гартмана, секрет очень прост: возьмите любой, кусок жизни я заключите его в раму, - он будет прекрасен. Следовало бы даже считать (хотя автор не говорит этого), что рама важнее самой картины. Ибо, по млению Н. Гартмана, окружая кусок жизни рамой, мы вырываем его из действительности, а это и есть главный источник эстетического наслаждения. Отбор известных черт художником и вообще всякая условность также сводятся, с точки зрения автора, к "феномену рамы", или. говоря более широко, - к устранению иллюзии реальности, к "дереализации".
Изобретая различные формулы для выражения той особой радости, которая охватывает человека перед лицом прекрасного я природе или в искусстве, Гартман находит слово Abpeschlrmthelt, то есть "состояние отгороженности". Радость охватывает нас именно потому, что мы загородились "феноменом рамы" от действительного мира с его моральной и прочей ответственностью. При этом автор "Эстетики", если верить его заявлениям, вовсе не эстет, а скорее горячий сторонник вторжения искусства в жизнь. Но такие приманки существуют только для очень наивных людей. На самом же деле под видом мнимой актуальности скрывается худший вид эстетизма. Как видно из всей системы Гартмана, он думает, что к жизни нужно подойти вплотную, на расстояние ближнего боя (все равно податься некуда), а затем вынуть из кармана "феномен рамы" и создать искусственную дистанцию между нашим сознанием и угрозой реального мира. Слово Abgeschlrmlheit заставляет вспомнить Schirm. а это значит, между прочим, зонтик. Рецепт прекрасного, предлагаемый в этой книге, состоит именно в зонтике условности, посредством которого можно укрыться от непогоды посреди уродливого и страшного мира.
Таков модернистский сдвиг, совершаемый Н. Гартманом по отношению к эстетике классического идеализма. Великий немецкий поэт Шиллер в стихах и прозе грустил о том. что идеал прекрасного недостижим на земле, нереален. А современный немецкий философ Гартман утверждает, что именно нереальное прекрасно. Разница громадная, н она не в пользу Гартмана. Старый идеализм слишком яркими красками рисовал противоположность между полнотой человеческой жизни и ее действительным развитием в классовом обществе, но он не сомневался в том, что мера идеала может быть приложена к самой жизни. Современный идеализм ставит себе в заслугу мнимое освобождение человечества от этой меры, от бремени нравственной ответственности, от поисков общественного совершенства, хотя бы в мечте, как у Шиллера. "Идеалы - опасность!" - писал еще в XIX веке реакционный философ Ницше. Все куски жизни одинаково хороши, важно найти только удобную позу, создать искусственную дистанцию по отношению к реальности.
Что же такое, однако, "феномен рамы" без ложных комментариев Гартмана? Рама в живописи, рампа на сцене, отбор и некоторая доза условности во всяком искусстве - все это имеет свое значение для художника. Но вовсе не потому, что таким путем достигается "дереализация". устранение сходства между произведением искусства и предметом изображения. Наоборот, рама способствует концентрации, повышению чувства реальности до такой степени, которая невозможна в обычном наблюдении мира. И вообще всякая условность есть частный случай реального образа, а не наоборот.
В старых идеалистических системах (начинал с Платона) сходство между идеальным и реальный не подвергалось сомнению. Оно выступает здесь, можно сказать, я обратном порядке идеальный мир стал прообразом реального, хотя на деле это вовсе не гак. Современный идеализм в духе Гартмана отвергает именно наличие сходства между этими двумя мирами. Тем самым действительность лишается всякого внутреннего смысла, она становится иррациональной, а наше сознание приобретает характер чистой условности.
Вместо образов, отражающих реальную действительность, или идеальных прообразов, которые ей предшествуют, Гартман предлагает нечто третье - "онтологическую" теорию слоев, из которых складывается "структура предмета". Живопись состоит из холста и красок, а книга из бумаги и типографских знаков, которые служат "передним планом" для проявления "ирреального заднего плана". Передать содержание этой теории в кратких словах невозможно. Заметим только, что слово "предмет" в таком употреблении носит совершенно отвлеченный характер. Оно в равной степени может означать тень отца Гамлета и литр бензина. Особая позиция современной "онтологии" заключается именно в том, что идеальное и реальное для нее только два "способа бытия". Таким путем хотел заставить себя забыть проклятую разницу между нашим сознанием, с его беспокойными требованиями, и действительно существующим миром. Не трудно видеть, что в эстетике Гартмана стирается разница между картиной и реальным предметом. Картина - тоже предмет. Нечто подобное можно прочесть в декларациях многих художественных направлений двадцатого века.
Так называемая "онтология" Гартмана выдает себя за систему объективного мира. На самом же деле это весьма разработанная психологическая техника, посредством которой можно отвлечься от наиболее принципиальных вопросов теории и самой жизни. В своей призрачной объективности она напоминает то состояние полного равнодушия ко всему, которое воспитывают в себе герои современных западных романов. (В сущности, это тот же "феномен рамы", известный еще предшественнику Гартмана - Гуссерлю под именем "взятия в скобки").
Пробраться сквозь лабиринт
ходячих представлений философского и эстетического модернизма, чтобы понять
действительный смысл книги Гартмана не легко. Переводить такие книги нужно годы.
Но стоит ли это труда? Пожалуй нет. Вспомните слова Ленина в последней главе
"Материализма и эмпириокритицизма". Буржуазные ученые могут дать ценные
специальные исследования, богатые фактическим материалом, но в общих вопросах
теории им верить нельзя. Книга Гартмана представляет собой чисто умозрительную
теорию. Фактов в ней мало, сведения не всегда достоверны. Автор, например, всерьез
считает Аполлона Бельведерского (римскую копию с оригинала предэллинистической
эпохи) произведением греческой скульптуры эпохи расцвета. Что же касается теоретических
выводов его "Эстетики", то специалисты с большей пользой для себя
могут познакомиться с ними в оригинале. Ведь изучение иностранных языков вполне
доступно человеку средних способностей, если он не лодырь. А содержание специалистов,
рассуждающих в духе г-жи Простаковой (зачем дворянину знать географию, если
существуют извозчики?) обходится слишком дорого.